Село наше Семеновка расползлось вдоль Тихого ерика, вдалеке от больших дорог и исторических событий. Мальцом бабка Авдотья посыла меня пасти коз, заворачивая мне с собою краюху темного хлеба, сдобренного посередине белой прослойкой кисло пахнущего сыра… Дед Кирюха, сидя на завалинке, порой подзывал меня, гладил своей тяжелой, потемневшей рукой с желтыми ногтями по голове и по доброму заглядывая в глаза приговаривал: «Главное ведь, Андрюха…!» и крепко сжимал у груди кулак, так и не говоря, что же такое главное…
Где-то в новогоднюю ночь, вероятно по причине горячечной болезни, случилась со мной какая-то фантасмагорическая оказия… Привиделась очень ясно большая изба; в сенях стоят молчаливые, однообразные бабки, в затянутых до лба платках в напряженном ожидании, а за дверьми будто бы служба идет, но только слова все неразборчивы… И вот я отворяю дверь: сквозь клубы кадильного дыма на здоровенном столе возлежала запеченая с головой и рогами туша быка, а рядом некто в облачение священника читал невнятную, заунывную псевдомолитву спиной ко мне. И вдруг он повернулся и оказалось что это наш батюшка Онуфрий, державший в правой руке кадило, а в левой жадно сжимавший кость в разрывах мяса. Оторвавшись от снеди, он взглянул на меня и как-то радостно молвил, со значительностью: «Отечественный производитель!» И страшно захохотал, широко разинув рот с жирными губами. А вместе с ним и бычья печенная голова, обнажив зубы, вдруг тоже загудела нездешним хохотом, испуская клубы пара и запах жаренного мяса с чесноком… Я вырвался не помня себя из избы, и бежал не зная куда, пока в темноте не упал споткнувшись о палку. Придя в себя, поднялся и огляделся. Но вокруг была тьма, ни огонька на горизонте. Мрак объял меня... И когда захотел пощупать твердь, на которой стоял, то понял, что стою ни на чем…
В детстве были иные краски и ощущения, а летний день казался вечностью. Это было сказочное время, когда створки моего я не сомкнулись полностью на моей душе, хрустальный свод небес еще смыкался с земной твердью, а даль за дремучим лесом, обрамлявшем зеленое поле, было чревато мифическим инобытьем, нарушением законов привычного мира. Глядел на свое отражение и не считал его собой…
Я конечно был не очень видным парнем, не то, что сын кузнеца Пантелеймон – здоровенный парень, косая сажень в плечах, на которого засматривались девки. Но однажды ко мне подошла немного причудливая Дуняша и посмотрела с хитрой усмешкой, покусывая соломинку: «А какого цвета у тебя глаза?» Я опешил, не зная что сказать, тем более ей же виднее было… Но тут сосед закричал: «Едет, едет!» И народ стал высыпать из изб, и бежать за околицу. А там прямо по спелому полю пшеницы шел поезд, в клубах дыма. «Сам товарищ Буденный!» - восхищенно кто-то пропел над ухом… И поезд погрузился в сияние, а внутри слепящей радости кто-то улыбался шевеля бодрыми усами…
Буденный… Буденный…
… будильник угрожающе щелкал, обещая каждое мгновение взорваться металлических звоном. Без пятнадцати три ночи – тяжелый час быка, время когда я просыпаюсь от того, что тень Луны падает на мою душу. Стрелки будильник, напоминающие несимметричные усы, вдруг стали изгибаться и над ними проступили безумные глаза Сальвадора. Я протянул руку, но будильник поплыл и стал стекать сквозь пальцы на пол… Шторы потекли по стенам и все смешалось в разноцветном потоке, утекающим в сточное отверстие…
…вода давно уже убежала из ванной, и только капли падали на мою ступню. Я пытался вспомнить что-то, но реальность все время ускользала за поле моего сознания. Нигде нет твердости, точки опоры, все текучее и вместо моего я лишь обрывки каких-то жизней, проходящий сквозь оставшийся лучик сознательности. Лица, смех, слезы, празднества, обрывки сражений, кто-то кричит, взрывы, дворик залитый солнечным светом, песочница, школа, старуха с бессмысленным взглядом, кошка лижет лапу... Та ось, что структурировала все это, сломалось и все рассыпалось в хаотичную мозаику…
…по листьям деревьев стучит дождь, по воде пошли круги от капель. Пытаюсь разжечь, костер, но спички отсырели. Мокрая футболка прилипла к спине. А мимо деловито проплывают три белых утки, стараясь держаться подальше от меня. И небо такое хмурое…
…Половина четвертого ночи. На улице грохочет ночной грузовик, мчащийся по дороге. Когда записываю это, то происходит странная штука – вдруг вижу себя со спины, как кого-то чужого.
