Говорят: «Что толку болтать? Дело надо делать». Но болтовня – это профаническое использование слова. Мудрое использование силы слова – это высшее искусство, высшая деятельность. Слово – не просто обозначение предмета, явления или какой-либо функции. «В начале было Слово, и Слово было с Богом, и Слово было Бог».
Николай Гумилев пишет:
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это - Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
Роберт Грейвс считал, что истинная поэзия – это служение Белой (Бледной) Богине: «Я уверен в том, что язык поэтического мифа, известный в древние времена в странах Средиземноморья и Северной Европы, был магическим языком, неотделимым от религиозных обрядов в честь богини луны или Музы, и ведет свою историю с каменного века, оставаясь языком истинной поэзии."Какова суть или функция сегодняшней поэзии?" - этот вопрос не становится менее мучительным оттого, что его задают множество дураков, и оттого, что множество дураков на него отвечают. Функция поэзии - в религиозном обращении к Музе, а ее суть - в ощущении восторга и ужаса, вызываемых присутствием Богини. "Сегодняшней"? Да, функция поэзии и сегодня остается той же, изменилось лишь ее применение. Иногда бывает, что читаешь сцены, в которых нет людей и событий, а волосы все равно встают дыбом, значит, Белая Богиня так или иначе присутствует в стихах, например, когда ухает сова, когда луна проглядывает сквозь гонимые ветром облака, когда деревья стоят стеной над бурным потоком, когда слышится вдалеке лай собак или когда колокола в мороз неожиданно извещают о рождении Нового года».
У Пушкина есть удивительное стихотворение «Поэт»:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...
Мы видим здесь нисхождение на простого смертного (даже более
ничтожного, чем иные дети мира) некой мощной силы, что неумолимо овладевает им,
и несет куда-то. Поэт таким образом – мост между мирами. Пушкин знал, о чем
писал, ему было знакомо истинное поэтическое вдохновение.
Для того, чтобы истинное Слово впустить в мир и сделать
необоримой силы, вовсе ни к чему публиковать его миллионными тиражами.
Достаточно произнести его в тишину дубравы. Листок, на котором записаны в
минуту вдохновения строки, можно сжечь и пустить пепел по речке…
